Автор: Марина Суранова
Сайт: Собеседник
Славу нужно использовать, как бензин
Дата публикации: 20.08.2007



Появились хорошие сценарии, интересные предложения
– На вашем счету и «Золотая Пальмовая ветвь» из Канн, и венецианский «Золотой Лев» (награда, полученная картиной «Возвращение» на кинофестивале в Венеции в 2003-м. – Авт.). Изменилось что-нибудь в жизни после свалившейся славы?

– Любая награда придает уверенности в силах. Оказывается, со своими тараканами и взглядами на жизнь ты востребован – и это радует. Но если говорить о главном, о мировоззрении и взглядах – нет, ничего не изменилось. Никакой славы я не ощущаю и не стремлюсь к ней.

– А как вам сама церемония награждения? Кустурица на недавнем Московском кинофестивале назвал подобное действо показом мод...

– Я так не считаю. В Венеции посвободнее, в Каннах более церемонно. Но в этом есть своя логика. Андрей Звягинцев правильно обозначил происходящее: «Люди служат искусству». И не напоказ. Это ритуал, который длится чинно, конкретно.

– Вы получили в Каннах награду, которую до вас в России никто не получал – за лучшую мужскую роль. Это – суперпланка. Что дальше?

– Да, это действительно значимый кинофестиваль, но члены жюри тоже люди, и в какой-то степени они все равно субъективны. Я понимаю, когда физик совершил открытие, шахтер перевыполнил норму… С актером сложнее. Приз за лучшую мужскую роль не есть цель, не есть планка. Нельзя же сказать объективно кому-то: ты живешь лучше, ты – хуже. То же самое нельзя сказать об игре актера.

– Но признание имеет еще и ощутимую материальную составляющую, да и роли стали, наверное, предлагать интересные.

– В последние три месяца появились хорошие сценарии, интересные предложения… Это дает возможность не торопиться, выбирать. Я считаю, что известность нужно использовать в прикладном смысле. Просто брать и использовать, как хороший вид бензина. Ездить не на 92-м, а на 98-м.

– Не иначе как новую машину приобрели?

– Я давно за рулем и каждые три года меняю машину.

– Сейчас вы снимаетесь в картине «Оружие» – что за роль?

– Одни люди пытаются уничтожить мир, другие – спасти. Я – спасаю.

– По-настоящему хорошее кино может быть рейтинговым?

– Когда говорят «не может» – сознательно обманывают. Не надо делить кино на фестивальное и «для народа». Я знаю совершенно точно: если показывать больше хорошего, глубокого кино, то даже если вначале его будут смотреть мало, то потом все больше и больше людей начнут проявлять интерес. И рейтинги будут повышаться.

Звягинцев пригласил меня спустя 10 лет после первой встречи
– Про вашу со Звягинцевым встречу говорят, что он увидел вас в спектакле, где вы просто сидели и молчали…

– Этот спектакль в мастерской Клименко не был традиционным. Стихи, переодевания, импровизация. Моя роль заключалась в том, чтобы наблюдать. Не болтать, а сидеть и смотреть. В какой-то момент принять участие, в какой-то – уйти и надеть другой костюм. Я сейчас говорю очень просто, но это были сложные вещи, которые нами долго отслеживались, исследовались. Звягинцев, кстати, имел в виду не только молчание, не в нем дело. Спустя 10 лет после того просмотра перед картиной «Возвращение» он решил меня найти и попробовать в своем фильме.

– В «Возвращении» ваш герой очень сдержан, молчалив – он похож на вас?

– Я считаю, что в кино и театре у нас очень много лишних слов – больше, чем нужно… Это можно отнести к таким вот моим странным взглядам. Если искать сходство с героем… Конечно, я не болтлив. Во мне больше самоанализа. Люди разные. Одному хочется говорить, другому незачем. Тишина, размышления, интуиция, музыка – все это наша жизнь. И не надо обозначать, завершать, говорить. И тогда в эту реальность будет входить все – она будет объемнее.

– А со Звягинцевым вы как общаетесь, не телепатически?

– Мы медитируем, сидя друг напротив друга (смеется). «О, я понял, учитель!» Если серьезно, то понимание складывается из разговоров о жизни. В последнее время эти беседы не только о работе. Я просто благодарен судьбе за встречу с таким человеком и другом. Я очень многому учусь у него – он бездонный, беспредельный в своем мироощущении. Один очень умный человек сказал как-то про Звягинцева, что трудно найти контур его гения и очертить границы таланта. И при этом он абсолютно простой и замечательный человек.

– Слышала, что этот замечательный человек не хотел брать вас во вторую свою картину «Изгнание».

– Растиражированная фраза «Я хотел бежать от Лавроненко» вырвана из контекста. Он просто не хотел брать актеров из прошлой реальности в новый мир. Я понимаю его, нужно начинать все с чистого листа, чтобы не было никаких шлейфов. Я тоже говорил и продюсеру, и Андрею, что если бы я был на их месте, то актера из прошлой картины в новую не взял бы: мы снимаем кино, а не друг друга. Но у нас были уже дружеские отношения, и Звягинцев дал мне почитать сценарий… Потом он спросил меня, готов ли я пройти весь путь от начала до конца, как с «Возвращением» – со множеством проб, сомнений (они длились 9 месяцев). Я ответил, что готов и сам должен понять, могу ли я, подхожу ли к этой истории. Попросил тогда: «Если не подхожу, обязательно скажи, приятельские отношения не должны мешать делу». У нас не было недомолвок.

– А вам не кажется, что все запрограммировано в мире и человек (даже режиссер Звягинцев) не властен что-то изменить…

– Ну да, мы можем только предполагать… Конечно, у человека есть судьба, но она преподносит испытания. Мы каждый раз встаем перед выбором. Судьба – это огромная река с мощным течением, в которой есть ответвления, речушки. Ты выбираешь и можешь поплыть по-другому, между изгибами, каскадами. Я как-то плыл по Волге, там очень много ответвлений, рукавов.

– Это ваше любимое времяпрепровождение в свободное от съемок время?

– Да, я родом из Ростова-на-Дону. Знаю, что такое реки. На байдарках не сплавлялся, но на плотах самодельных было. Да, я люблю, чтобы водоем был где-нибудь рядом.

Хотя в последние годы я очень полюбил отдыхать в европейских городах – люблю Прагу, Париж, Сан-Себастьян, Страсбург. В каждом городе есть своя прелесть. Какой-то город закрыт – и ты неожиданно начинаешь его открывать, настоящее открытие начинается с улочки. Либо сразу – как Париж – вдохнул и понял: это мой город! Он не обращает на людей внимания, просто стоит открытый – заходите, здесь всем хорошо.

О личной жизни говорить не люблю
– На родине, в Ростове-на-Дону, сохранились друзья?

– Конечно, я езжу туда обязательно раз в год, а когда получается, то и два раза. Для меня дом очень много значит. В Ростове живут мои мама, сестра, там настоящие друзья. Наверное, на родине происходит энергетическая подпитка. Там мне хорошо.

– У вас в семье, кажется, нет актеров – почему вдруг вы решили выбрать эту стезю?

– Я лет с четырех уже начал мечтать. Помню, с детства повторял фразы за Райкиным. Смешил всех и в школе. Я, кстати, и сейчас больше комедийный актер. Близкие друзья знают об этом и говорят иногда: «Ну хватит уже выделываться, иди в комедию». Отвечаю: «Подождите, придет еще время!» В первый раз я поехал в Москву посмотреть, как поступают другие. Посмотрел – попробовался в Училище имени Щукина, но мне сказали, что я слишком молод. Вернулся домой и поступил в Ростовское училище искусств на театральное отделение. Меня приняли на второй курс. Проучился год, забрали в армию. Когда вернулся, поступил в московскую Школу-студию МХАТ.

– Москва еще в первый приезд зацепила?

– Да, я очень люблю Москву. Мне славно здесь дышится. Может, что-то здесь есть от наших вольных ростовских мест. Москва ведь тоже на горе стоит. Здесь те же ветра… Мне нравятся эта энергия, этот ритм.

– А Петербург – культурная столица – нравится?

– Бывать люблю – много друзей-художников там у меня, но жить не смог бы, наверное. Жить в музее тяжело.

– В «Возвращении» затронута тема отцов и детей. Ваш герой – строгий отец. А вы доказывали в детстве отцу свою независимость и самостоятельность?

– Я рос в атмосфере любви. Отцом своим всегда восхищался и любил его. Когда собирались друзья, родные, а это было часто, отец был душой компании. Смех был обеспечен.

– А как у вас складываются отношения с детьми? Кстати, у вас есть свои дети?

– Конечно. Детей я очень люблю, и они это чувствуют.

– В фильме «Изгнание» (его с нетерпением ждут, но пока больше о нем читают) – сложные чувства к любимой женщине, ревность, непонимание. А вы ревнивы?

– Фильм не только про это. В юности я был ревнив, но сейчас понимаю, что ревность – это эгоизм, и не более того… Но о личной жизни я говорить не люблю.

Я ушел из театра, потому что понимал: в профессии много фальши
– Про Звягинцева рассказывают, что он создает свое новое пространство в кадре, актеры не играют, а живут у него в картинах. Вы думали, как это происходит?

– Да, вы правы, живут. На процесс существования в кадре мы со Звягинцевым смотрим одинаково. Меня до встречи с Андреем многое не устраивало в своей профессии – вопросов было больше, чем ответов, и 10 лет назад я ушел из профессии. После Школы-студии МХАТ я попал в театр «Сатирикон». Потом познакомился с Мирзоевым и работал с ним. В 1989 году Володя уехал в Канаду, а свою труппу передал Владимиру Клименко, с которым я работал семь лет. Мы ездили на гастроли в Германию, Бельгию. У меня было много ролей – глубоких и серьезных… Я всю жизнь стремился быть актером, но потом устал, наигрался…

– И как же вы жили все эти годы?

– Да хорошо жил. Жизнь прекрасна. Если человек не выходит каждый день на сцену, его душа все равно меняется, развивается. Нам нравится смотреть на людей, которые обрели покой, индивидуальность. Личность не суетится, ей ничего не надо никому доказывать. Я всегда говорю, что жизнь – больше, чем наше представление о ней, а театр – только одно из этих представлений. Есть люди, которые считают, что актер должен постоянно работать, потому что теряются навыки, я так не считаю. Должно быть время, чтобы просто подумать.

– Таким образом, «Возвращение» Звягинцева стало вашим возвращением в актерскую среду.

– Да, это возвращение, но через какие-то другие двери. С другим представлением о творчестве, о своем месте в искусстве. Слово «возвращение» многозначно, мы с Андреем много говорили и об этом, размышляя о жизни. И о том, как существовать в кадре и как существовать вообще.

– А что именно вас раздражает в актерстве, можно поконкретнее высказать претензии?

– Я ушел из театра, потому что понимал: в профессии много фальшивых вещей. Проходит время, а ничего не меняется. Понимая, что это могут быть мои домыслы, которые с действительностью не имеют ничего общего, я все равно решил уйти.

Вот иногда смотришь на актера и думаешь: «Прекрасный человек, умный, с юмором», но когда он начинает играть, все куда-то исчезает. Иногда становится даже неловко, стыдно, неудобно. И мы начинаем говорить о школах и спрашивать, почему по-другому на Западе. Вы обратите внимание, там даже в боевиках иногда звучат серьезные мысли. Люди о чем-то размышляют, и это цепляет по-настоящему. Понимаешь иногда, что фильм, конечно, никакой – но ведь актер чем-то тронул! Это все – не школа, это твои взгляды на себя и то, насколько ты свободен.

– А вы свободны?

– Всю жизнь на смену одним иллюзиям и комплексам приходят другие… Ты это понимаешь и либо как-то справляешься с этим, либо нет. Я про себя не могу сказать, что свободен, но вот новое поколение родилось в другой стране – и оно свободнее нас.

– Недавно вы снялись в британской картине «Архангел» (вышла в 2005 году на DVD. – Авт.), чему-то научились у западных коллег?

– На съемках фильма ВВС «Архангел» мы общались с Дэниэлом Крейгом, он тогда еще не сыграл Джеймса Бонда. Я восхищался тем, как он умеет сконцентрироваться. Ничто не может вывести его из состояния глубокой сосредоточенности на своей роли. Вот этому стоит поучиться.

блицопрос
– Ваш лучший собеседник?

– Ребенок.

– Счастье – это?..

– Согласен с Пушкиным: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…»

– Деньги – это свобода?

– Только часть этого понятия.

– Любимое время года?

– Лето.

– Главное жизненное правило?

– Быть верным себе.